Не повышая голоса, в ровной и почти бесстрастной манере Ольховский рассказывал. Я боялся пошевелиться. Только бы выдержали батарейки — другой мысли у меня не было. Сейчас, через десять с лишним лет переслушивая запись, я удивляюсь, что вставлял какие-то вопросы, смел направлять куда-то беседу. Мне казалось, что идет сплошной монолог из черно-белого фильма. Переводя теперь рассказ Юрия Андреевича на бумагу, я исправил несколько оговорок, привел топонимы к сегодняшней норме и дал публикации заголовок. Редактировать такого мемуариста — грех.

Мы долго обходили все эти поезда и, наконец, попали на вокзал, где можно было купить в буфете какие-то бутерброды первый раз за весь путь, и был дачный поезд. И поехали в сторону Харькова. Птички поют, солнышко светит, прекрасно, часов шесть утра, поезд набит рабочими, которые едут на Харьковский тракторный завод и другие заводы, которые уже начали работать чуть ли не круглосуточно, а также какими-то беженцами или эвакуированными. И помню интересный случай. Птички поют, окна открыты, и стоят рабочие. Они не сидят, они стоят и смотрят в окно.

В 41-м все сдавались, никто не хотел защищать. В районе Харькова был невероятный голод в 1933 году, люди помнили все это. Восемь лет прошло. Все помнили, что такое коммунисты, что такое большевики, на что они способны. Миллионы людей погибли. Поэтому никто не собирался защищать советское правительство товарища Сталина. У меня был такой случай в 40 году, еще до войны. На Украине есть такой городишко Богодухов — на запад от Харькова. И в тех краях родился мой отец, там жили его мама и отец.

Потекла жизнь под немцами. Отопления, конечно, никакого, но мы обнаружили какую-то буржуйку в квартире Тица. Дров, конечно, нет и близко. Но, как и у всех граждан, в те годы было полное собрание товарища Сталина, полное собрание товарища Ленина и других товарищей. Это всегда стояло в первой комнате на первом месте, чтобы все видели. Желательно было иметь маленькую статуэтку Ленина или Сталина. У нас в доме стояла такая микроскопическая статуэтка Сталина. Но она должна была стоять на самом важном месте, чтобы все видели.

У бабушки была такая ситуация. Перед тем как немцы вошли в Богодухов , народ начал грабить пакгаузы и военные склады. И пожары. Товарищ Сталин же сказал, что все должно быть сожжено. Каждый столб нужно подрубить, каждую корову и овцу убить, чтобы немцам ничего не досталось. Знаменитая речь 3 июля. Что и делали. За что потом платили сами. Они потом писали, что столько-то немцы уничтожили колхозов.
Елки-палки, это сами же сожгли, отступая, а потом все свалили на немцев, после войны.

Никогда я такого количества солдат не видел — поезд за поездом, все на восток, на восток, везут танки, артиллерию, коней, солдат, грузовики. Все проходят возле нашего дома, останавливаются в Богодухове, постоят и едут дальше. Но когда поезд останавливается, солдаты выходят. А мы уже тут стоим, ждем этого поезда. Стоим вот так вот, руки вверх и в каждой руке по пучку редиски. Мы научились каким-то определенным фразам. За два пучка редиски получали коробку спичек. Спички были у всех, и немецкие солдаты с удовольствием отдавали эти спички, чтобы получить свежую редиску.

Один раз я пошел с ведром. Вижу, что два немца болтают. Я — к ним. «Вот когда будете бросать на землю, то бросайте в ведро». Они посмотрели на меня: «А кто ты такой?» — «Как бы в эвакуации нахожусь». — «Откуда?» — «Из Киева». — «А папа твой кто?» Папа, мама, где живешь. «Ага, понятно, — суммирует один. — Значит, ты просто-напросто русская свинья. Да, ты — русская свинья!» И вместо того, чтобы котелок с едой в ведро опрокинуть, опрокинул на мою голову. И другой: «Вообще, если ты свинья, тебе этого мало!» Они взяли мое ведро наполненное, и это опустошили на мою голову.

Киевские девушки ходили с немецкими солдатами, да еще и как ходили! Я бы сказал, меньше с немцами, но больше с румынами. Румыны — православные. В общем, и те и другие не просто так ухаживали, а собрались жениться на этих девушках. И было очень много девушек, которые вышли замуж за румын и переехали в Румынию. Я знаю по крайней мере двух украинок, которые вышли замуж за немцев. Это было очень трудно, потому что немецкие военные власти всячески ставили преграды, не хотели, чтобы немецкие солдаты и офицеры женились на славянках.

Когда советские войска начали продвигаться, заняли Харьков второй раз, это 42 год, нас уже не было в Богодухове. Но люди гражданские не хотели попасть опять под советскую оккупацию, никто не хотел родной советской армии, ни один человек, кроме партизан, которые жили на севере где-то в Белоруссии. На юге, на Украине ни один человек не хотел. Из того же Богодухова, который мы покинули в 42 году, я уже познакомился с людьми после войны в Германии и уже в Америке — с бывшими богодуховцами, — и они мне рассказывали, что когда заняли Харьков второй раз...

В Германии мы попали в Ратибор, Верхняя Силезия, сейчас это польская территория. В этом Ратиборе была очень интересная история. Где-то в июне 44 года, после высадки союзных войск во Франции, американские войска высадились в Италии, и американские четырехмоторные бомбардировщики уже могли базироваться в Италии. И они поднимались в воздух, нагруженные бомбами, летели из центральной Италии, таким образом, через Силезию, бросали туда свои бомбы и летели дальше, на восток, пересекали линию фронта, садились на советской территории...